Глава 3 (Б)
– Не бойся,
прекрасное дитя! Ни один волос не упадет с твоей головы! – вскричал я.
Чтобы
обезопасить ее от случайностей битвы и от грубости моих матросов, я решил
тотчас же перенести ее на свое собственное судно.
Когда я
поднимал ее на руки, она отбивалась, как сумасшедшая; а затем лишилась чувств.
В бессознательном состоянии я отнес ее в свою каюту и запер там.
Между тем
битва кончилась полной победой моих людей, и я мог приступить к осмотру добычи.
Добыча оказалась громадной. От одного из раненых матросов поврежденного экипажа
я узнал, что галера эта принадлежала одному из самых богатых купцов ганзейского
города Любека. Купец этот отправился в Венецию вместе со своей дочерью,
невестой одного итальянского синьора. На борту корабля находилось также
роскошное приданое молодой девушки.
Прошло
несколько часов, пока мы окончили осмотр и дележ добычи, а также перегрузку на
наше судно сундуков, ящиков, тюков и прочих вещей. Я уже готовился уйти с
галеры, решив потопить ее вместе с пленниками, которых приканчивали мои люди,
как вдруг на залитой кровью палубе появился старик в одежде странника.
Мы были
крайне удивлены, так как нигде не видели его раньше. Очевидно, он ехал в
качестве пассажира и во время битвы где-нибудь прятался. Старик подошел ко мне,
и, устремив на меня странно пылающий взгляд, сказал:
– Не окажешь
ли ты мне, капитан, гостеприимство на твоем корабле?
Я не
отличался мягким сердцем, но этот старик, не знаю почему, внушил мне какое-то
странное уважение к себе. Кроме того, своей белой бородой и орлиным носом он
напоминал мне моего отца, которого я очень любил. Да и что мог значить один
человек против шестидесяти таких молодцов, как мои матросы? Я сделал знак
согласия и благосклонно ответил:
– Добро
пожаловать на борт моего судна, почтенный старец! Я найду, где поместить тебя,
и у меня найдется достаточно хлеба и вина, чтобы прокормить тебя. Если же наше
кровавое дело противно тебе, то мы высадим тебя на берег при первом же удобном
случае.
Старик
поблагодарил меня, и я поместил его в той же самой каюте, которую занимает
теперь Агасфер.
Чтобы
отдохнуть от утомительного дня, я приказал устроить большой пир. Мы захватили
столько вина и всякой снеди, что угощение вышло грандиозное.
Для себя,
моего помощника и старика я приказал поставить отдельный стол; пираты же
пировали на палубе, где кому больше нравилось.
Я был в самом
лучшем настроении духа, смеялся, шутил со странником и поздравлял его со
счастливым избавлением от резни. Он улыбнулся и ответил, что не боится смерти.
Я возразил, что я не боюсь смерти, и мы с помощником наперерыв хвалились нашими
подвигами.
По мере того
как я выпивал кубок за кубком, моя кровь начинала разгораться.
Красавица-невеста, захваченная в плен, стала казаться мне все обольстительней,
и мною овладело пылкое желание обладать ею.
Я встал и
ушел в свою каюту. Молодая девушка уже очнулась от обморока и сидела, закрыв
лицо руками. При моем появлении она встала и устремила на меня пылающий взор.
Я сел рядом с
ней, пытался утешать и, наконец, объявил, что люблю ее, оставлю у себя и
заставлю разделить с нами нашу веселую и полную приключений жизнь.
Девушка молча
слушала меня, и только губы ее нервно вздрагивали. Она не оказала даже никакого
сопротивления, когда я поцеловал ее.
Довольный
такой покорностью и желая еще более смягчить молодую девушку, я сходил за большой
шкатулкой с драгоценностями и подарил ее ей.
Молодая
девушка с лихорадочной поспешностью открыла шкатулку и стала рыться в ней.
Вдруг лихорадочный румянец разлился по ее щекам. Я подумал, что для женщины
ничего нет дороже на свете драгоценностей и едва сдержал желание рассмеяться.
Затем я приказал своей красавице-пленнице нарядиться и принять участие в нашем
пире.
Сначала она
побледнела и мрачный огонек вспыхнул к ее сапфировых глазках. Тем не менее,
минуту спустя, она глухо ответила:
– Прикажи
принести мне мои одежды, так как эти вся в крови,- и я приду к тебе.
Я исполнил ее
желание, и действительно, полчаса спустя она вышла на палубу, разодетая, как
царица.
На ней было
надето белое, расшитое золотом платье и пояс, усыпанный жемчугом и
бриллиантами. На голове ее сверкала бриллиантовая диадема.
Я был
поражен. Никогда еще не видел я такой божественно прекрасной женщины. Но что
положительно очаровывало меня, так это ее распущенные волосы, которые блестящим
плащом окутывали ее почти до колен.
Я посадил ее
рядом с собой, обнял за талию и предложил выпить вина. Молодая девушка приняла
кубок и казалась веселой. Она сама наливала мне вино и без видимого отвращения
принимала мои ласки.
Вакханалия
достигла своего апогея, когда Лора – так звали молодую девушку – встала и,
наклонившись над только что принесенной большой амфорой вина, сказала:
– Мне
хотелось бы угостить этих храбрых моряков, так громко кричащих в нашу честь.
Позволь мне самой налить им стаканы? Право, они заслужили сегодня твою
благодарность, и ты мог бы оказать им такую милость.
– Делай как
знаешь, моя красавица! Конечно, я не откажу тебе в твоей первой просьбе. Угощай
на здоровье моих молодцов!
Я позвал
одного из пиратов и приказал ему нести амфору за Лорой. Та сама наполнила все
кубки и предложила матросам выпить за ее здоровье.
Когда Лора
вернулась к столу, она была белей своего платья и падала, казалось, от
слабости. Я с тревогой спросил ее, не устала ли она; но она покачала головой и
ответила со странной улыбкой:
– О, нет! Пир
еще только начинается.
В эту минуту
своими полуоткрытыми губами, отрывистым дыханием, поднимавшим девственно
прекрасную грудь, и зловещим и пожирающим пламенем, горевшим в ее глазах, она
окончательно очаровала меня.
Обезумев от
страсти, я схватил ее в свои объятия и унес в каюту, поручив командование
кораблем своему помощнику; что же касается странника, то он уже давно ушел,
сославшись на усталость.
Прошло около
часа, как вдруг ужасные крики и шум на палубе оторвали меня от моего любовного
бреда.
Я тотчас же
отрезвел и бросился наверх. Представившееся моим глазам зрелище заставило меня
положительно окаменеть.
Мои матросы,
точно охваченные внезапным безумием, катались по палубе, рычали, как дикие
звери, и изрыгали зеленоватую пену. Некоторые лежали неподвижно, с почерневшими
лицами и казались мертвыми.
В эту минуту
мой помощник приподнялся на локте и вскричал, поднимая руку, сжатую в кулак:
– Проклятая!…
Она отравила нас…
Он тоже из
любезности просил Лору налить ему вина и осушил кубок за ее здоровье.
Я понял, что
он прав, и мною овладела безумная ярость против этой женщины, которая
дьявольски отомстила мне, лишив меня сразу всех моих верных товарищей.
Я хотел
выхватить кинжал, всегда находившийся у меня за поясом, но его там не
оказалось. В ту же минуту я почувствовал сильный удар в бок и услышал чей-то
шипящий голос:
– Умри,
убийца, и будь проклят! Пусть твоя проклятая душа вечно блуждает по этим водам
и нигде не найдет себе покоя!
Я обернулся и
увидел Лору. Лицо ее пылало; взор горел дикой ненавистью. Она держала мой
кинжал, а руки и платье ее были залиты моей кровью.
Я поднял
кулак, чтобы ударить ее, но рука моя бессильно опустилась и я, охваченный
внезапной слабостью, упал на палубу. В глазах у меня потемнело. Как сквозь
покрывало видел я, что
Лора подняла
кинжал и вонзила его себе в грудь. Затем я потерял сознание.
Свежее
веяние, коснувшееся моего лица, заставило меня открыть глаза, и я увидел
странника, стоявшего около меня на коленях. Огненный взгляд его, казалось,
пронизывал меня. Вдруг он пробормотал дрожащим голосом:
– Хочешь ты
жить – жить очень долго? Не будешь ты проклинать меня за это? Тогда я спасу
тебя.
Я чувствовал,
что умираю, и с почти нечеловеческим усилием пробормотал:
– Спаси меня
– и я буду благословлять тебя!
Тогда
Агасфер, так как этот странник был он, вынул из кармана маленький флакон,
наполненный бесцветной жидкостью, приподнял мою голову и вылил мне в рот
содержимое флакона.
Мне
показалось, что я проглотил огонь, все пылало но мне. Затем меня оглушило точно
ударом молнии.
Когда я
открыл глаза, то лежал на своей кровати. В нескольких шагах от меня, у стола,
сидел странник и читал длинный свиток пергамента.
Я чувствовал
себя свежим, сильным и здоровым, как всегда. Вместе с сознанием ко мне
вернулась и память. При воспоминании об ужасной смерти моих верных товарищей с
моих губ сорвался хриплый вздох и отвратительное ругательство.
Пилигрим
тотчас же встал, подошел ко мне и строго сказал:
– Зачем ты
проклятием встречаешь свое чудесное исцеление? Будь признателен Небу, брат мой,
за то, что чувствуешь себя сильным и здоровым. Взгляни на единственный след
после ужасной ночи.
Он откинул
рубашку, и я увидел у себя на боку широкую кроваво-красную рану, затянутую
тонкой и прозрачной, как стекло, кожей.
– И этот знак
долго был заметен? – с любопытством спросил Морган.
– Он виден по
сию пору, хотя с тех пор прошло более трех веков, – ответил голландец.
С этими
словами он расстегнул свое платье, откинул рубашку и показал Ральфу странный
знак, действительно похожий на свежую рану, закрытую прозрачным, напоминавшим
кожу пластырем.
– Вид этого
странного знака произвел в то время на меня страшно тяжелое впечатление, и я
почувствовал внутреннюю слабость.
Тогда
пилигрим положил мне на плечо руку и сказал:
– Этот
кровавый знак должен вечно напоминать тебе, что ты никогда больше не должен
браться за оружие для убийства ближнего. Довольно крови и преступлений! Начиная
с сегодняшнего дня, ты перестаешь быть обыкновенным человеком. Ты переступил
таинственную грань, делающую всякую человеческую жизнь кратковременной. Тебя
ожидает безграничная жизнь. Но, чтобы сделаться достойным ее, откажись от
своего прошлого; раскаянием и молитвой должен ты изгладить следы совершенных
тобой преступлений. Тебе уже не нужно больше жить грабежами и убийствами, так
как я дам тебе богатство, а потом отвезу в одно место, где ты будешь принят в
число членов мистического и таинственного братства.
По мере того
как он говорил, мною начала овладевать глубокая грусть. Мое прошлое, полное
приключений, сразу побледнело, и я со смутным предчувствием жаждал чего-то
нового и неизвестного.
– Я исполню
все, что ты приказываешь, могущественный учитель, повелевающий смертью! –
сказал я, опустив голову.
Затем я
встал, оделся и выразил желание подняться на палубу. Пилигрим согласился, и мы
поднялись по лестнице. Отвратительная и зловещая картина палубы, освещенной
дымящимися факелами, наполнила мою душу ужасом и отчаянием.
Все мои
матросы были мертвы и валялись вперемешку; на почерневших и искаженных лицах их
застыло выражение ужасных мук агонии. Еще вчера все эти смелые молодцы толпились
вокруг меня, полные жизни и мужества, а сегодня от них остались одни
почерневшие и раздутые трупы! С трудом подавив бушевавшую во мне ярость, я
сказал стоявшему рядом со мной старцу:
– Надо
выбросить тела в море и вычистить палубу. Я наклонился и хотел взять один из
трупов, чтобы выбросить его за борт, но Агасфер удержал мою руку.
– Оставь и не
марай себя прикосновением к этим нечистым телам! Дождемся наступления ночи – и
тогда все сделается само собою. Гляди, наступает уже день. Сойдем же в каюту, так
как этот день мы должны посвятить приготовлениям к новым условиям твоей жизни.
Мы вернулись
в каюту. Странник приказал мне собрать и вынести из нее все лишние вещи. Затем
он завесил окна плотной материей, совершенно не пропускавшей света, и зажег
восковую свечу, стоявшую в углу на маленьком столике.
Покончив с
этими приготовлениями, он приказал мне стать на колени посреди каюты, а сам
очертил сначала в воздухе, а потом на полу круги, в которые мы оба были
заключены.
Я с
удивлением увидел, что из его палки исходил сноп огненных лучей, который,
подобно сверкающей ленте, держался в воздухе. На полу же маленькими языками
пылало пламя.
Затем старик
вынул из-за пояса небольшой сверток, содержавший четырехугольный кусок красной
материи и сероватый шар, сделанный из неизвестного мне вещества. Положив мне на
голову материю и шар, он приказал мне молиться. Но молиться я не умел, так как
те молитвы, которым научила меня моя покойная мать, когда я был еще малым
ребенком, я совершенно позабыл, а моя последующая дикая и преступная жизнь
сделала меня атеистом.
Когда я
признался в своем невежестве, странник начал читать слова, которые я должен был
повторять за ним и которые позже выучил наизусть. В этой молитве я умолял
Всемогущего умилосердиться над моими злодействами.
По мере того
как я тогда в первый раз читал эту молитву, я чувствовал во всем теле ужасную
боль; можно было подумать, что кинжалы со всех сторон пронизывали мое тело.
Потом эта физическая боль исчезла в таком ужасе, какого я – смелый пират –
никогда еще не испытывал в своей жизни.
За огненным
кругом, окружавшим меня с пилигримом, стали появляться бледные, залитые кровью
существа с искаженными лицами. Кровь застыла у меня в жилах, когда я узнал в
них убитых мною людей!
Толпа моих
жертв все росла, но странник, по-видимому, не обращал на них никакого внимания.
Он размеренным ритмом произносил слова на каком-то неизвестном языке. Вдруг в
воздухе появилась белоснежная чаша. Чаша эта, подобно сверкающему облаку,
носилась над нашими головами, и над нею виднелся широкий золотой крест. Все
виденье было окружено разноцветным пламенем.
Впрочем,
тогда я видел это как во сне. Все мое внимание было сосредоточено на
отвратительной стае, которая со всех сторон подползала ко мне, намереваясь
схватить меня. Фосфоресцирующие глаза призраков горели дикою ненавистью;
ужасные богохульства и проклятия звучали в моих ушах, а длинные руки с
крючковатыми пальцами готовы были, казалось, схватить меня.
Что я
претерпел в этот ужасный час, не поддается никакому описанию. Это была сплошная
агония! Смело могу сказать, что тогда я последовательно пережил все смерти,
причиненные мной.
Подавленный,
обезумевший от ужаса, цеплялся я за платье Агасфера, который громовым голосом
заклинал страждущие тени, указывая им на крест и говоря о прощении.
Мало-помалу
часть призраков побледнела и исчезла и темноте, но наиболее злобные из них
продолжали кричать:
– Око за око,
зуб за зуб! Пусть он страдает! Да будет он проклят, проклят! Пусть он, не зная
отдыха, блуждает по водам, которые осквернил своими преступлениями! Пусть,
ненавидимый и проклинаемый, носится он по волнам нашей крови!
Наконец
исчезли и последние духи-мстители, а я, разбитый, бессильно опустился к ногам
старца. Но отдых был непродолжителен, так как я внезапно почувствовал, что
какая-то странная и болезненная вибрация сотрясает все мое существо. С новым
ужасом я увидел, как со свистом и стоном стал выходить из моего тела красный,
влажный, клейкий и зловонный пот. Дыхание у меня перехватило, и я упал как
мертвый.
Когда я
пришел в себя, чаша и огненные круги уже исчезли. Около меня стоял на коленях
Агасфер и вытирал мне руки, лицо и грудь мокрым полотенцем. Потом он помог мне
встать и лечь в кровать.
– Я отчасти
очистил тебя и заставил выйти из тебя флюид совершенных тобой преступлений, но
мне не дано было снять с тебя проклятий твоих жертв и ненависть, которую ты
внушил им. Твои враги будут преследовать тебя. А ты молись и кайся – и, может
быть, совершится твое полное освобождение. Теперь спи и отдыхай! Этой ночью нам
предстоит еще исполнить тяжелый долг.
Я был до
такой степени утомлен, что тотчас же заснул глубоким сном. Меня разбудили
пронзительные зловещие и протяжные звуки колокола, как бы звонившего к
погребению.
Обливаясь
холодным потом, с трепещущим сердцем, я поднялся с кровати. Но нет! Это был не
сон. Колокол действительно звонил, перекрывая шум бури, разыгравшейся за время
моего сна. Ветер свистал в снастях, сгибая мачты и заставляя трещать корпус
корабля. Вдали гремел гром.
Я с
беспокойством вскочил с кровати. Что с нами будет? Как мы будем маневрировать
без экипажа? Приход Агасфера прервал мои размышления.
– Иди за
мной! Нам надо похоронить твоих пиратов, – сказал он.
Я машинально
последовал за ним. Спустилась черная ночь, и только блеск молний освещал по
временам груду трупов на палубе и бушующее море.
Я никогда еще
не видал подобной бури. Свист ветра почти покрывал раскаты грома и рев волн,
которые, вздымаясь, как горы, ежеминутно готовы были поглотить наш корабль как
ореховую скорлупу, подкидываемую их пенистыми гребнями. И все-таки мы шли на
всех парусах.
К довершению
ужаса на палубе над трупами бегали блуждающие огоньки, а высокая фигура старца
с поднятыми кверху руками, освещаемая блеском молнии, имела фантастический и
ужасный вид.
Вдруг из
океана возник зеленоватый свет, как ореолом окруживший корабль, освещая его
белесоватым светом. В ту же минуту я увидел на гребне большой волны колокол,
как бы отлитый из раскаленного металла. Рядом с колоколом стояла черная, неясно
очерченная фигура. Ясно вырисовывалось одно только угловатое, землистого цвета
лицо этой фигуры с зелеными, полными адской злобы глазами.
Это
отвратительное существо держало веревку от колокола и медленно ударяло в него.
Эти зловещие, стонавшие, жалобные и в то же время пронзительные звуки, сливаясь
с шумом бури, производили такое тягостное впечатление, что и теперь я не могу
без дрожи вспоминать о них.
Агасфер тоже
был ужасен. Его голова, борода и руки издавали фосфорический свет, а звучный
голос его звучал пронзительно и повелительно, когда он произносил слова на
каком-то неведомом мне языке.
Вдруг
неожиданное и ужасное зрелище представилось моим глазам. Трупы пиратов
поднимались один за другим, молча перепрыгивали через борт корабля и
группировались вокруг колокола, все продолжавшего свой погребальный звон.
При свете
огненной молнии я ясно увидел всю группу, качавшуюся на вершине громадной
волны. Зеленоватые лица их со стеклянными глазами были обращены ко мне. Потом
все побледнело и, казалось, исчезло в разбушевавшихся волнах океана.
Шатаясь, как
пьяный, я хотел спуститься в свою каюту и сделал несколько нетвердых шагов. В
ушах у меня звенело, огненные искры носились перед глазами. Мне казалось, что
трупы моих спутников пляшут вокруг меня какой-то адский хоровод, и я с глухим
стоном упал на палубу.
|