Глава 1 (Б)
В конце
коридора оказалась спиральная лестница, которая оканчивалась наверху площадкой,
куда выходило несколько дверей.
Незнакомец
отворил одну из них, и они очутились на выступе широкой скалы в форме террасы.
Отсюда открывался чудный вид, и у Ральфа вырвался невольный крик восторга.
С этой
страшной высоты, точно на гигантской картине, развернулся волшебный пейзаж.
Скалы, снежные равнины и глубокие ущелья, казалось, тонули в пурпурном тумане
заходящих лучей солнца; глубоко внизу, в долинах, подобно гигантским изумрудам,
зеленели поля и луга. Воздух, хотя и холодный, был чист к живителен. Ральфу
показалось, что никогда еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, что
никогда еще земля не представлялась ему такой прекрасной, а жизнь такой
желанной, как в эту минуту.
Незнакомец
скрестил на груди руки и грустно-задумчивым взглядом любовался этой чудной
картиной. Через минуту он провел рукой по лбу, точно хотел смахнуть докучные
мысли, и сказал, повернувшись к Ральфу:
– Пойдемте!
Пора нам подкрепиться, а потом поговорить о деле.
Они вернулись
назад. Показав доктору устройство выхода, незнакомец открыл противоположную
дверь и ввел своего спутника в круглую средней величины залу. Здесь в камине
пылал яркий огонь и царила приятная теплота.
Ральф с
любопытством осмотрелся. Стены сплошь были обтянуты плотной восточной материей
темного цвета; толстый ковер закрывал весь пол.
У одной стены
стоял не то буфет, не то шкаф с резными дверцами. Против него, у другой стены,
стоял большой рабочий стол, заваленный книгами и свитками. В комнате еще
находилось несколько стульев древней формы, инкрустированных золотом и слоновой
костью. Посреди комнаты был накрыт стол на два прибора с громадным золотым
канделябром.
Незнакомец
поставил шкатулку на стул и зажег свечи. Затем он вынул из буфета несколько
бутылок вина, большой пирог, фрукты и пригласил своего гостя сесть к столу.
Необычная
прогулка возбудила у Ральфа аппетит. Когда оба насытились, незнакомец
пододвинул свое кресло к камину и предложил гостю последовать его примеру.
– Настала
минута серьезно и подробно обсудить дело, которое привело нас сюда. Несколько
веков тому назад я сидел на том же кресле, на котором сидите вы, и так же с
тревогой и волнением слушал рассказ о жизни моего предшественника по обладанию
великой тайной, которую я хочу доверить нам. Теперь выслушайте историю моего
прошлого, как и я некогда слушал жизнеописание того, кто привел меня сюда.
Мое
официальное имя – Нарайяна Супрамати, индусский принц. Это имя, как и все
документы, подтверждающие его, и все преимущества, с ним связанные, я получил
от того, кто завещал мне «Эликсир Жизни». Настоящее мое имя – Архезилай.
Я родился в
Александрии, во время царствования Птолемея Лага, которому достался Египет после
смерти Александра Великого. Мой отец, Клоний, служил в войске под начальством
Лагида и связал свою судьбу с его. Сделавшись господином Египта, Птолемей щедро
наградил моего отца и дал ему значительную должность при своем дворе. Я рос в
роскоши; а так как я был единственным ребенком, то родители страшно баловали
меня и я вел рассеянную жизнь, отдаваясь одним только удовольствиям.
В двадцать
лет я потерял отца. Лишившись последней узды, я наделал таких безумств и вел
такую беспорядочную жизнь, что в пять лет растратил свое состояние и в одно
прекрасное утро проснулся больным и нищим. Разгульная жизнь одинаково истощила
и мое тело, и мой кошелек.
Настало время
грустных испытаний. Все друзья, толпившиеся на моих пирах, все женщины,
оспаривавшие друг у друга мое расположение, и даже паразиты, питавшиеся моими
благодеяниями,- все бросили меня. Я остался один, без гроша в кармане и,
конечно, умер бы от нищеты и болезни, если бы меня не подобрал один бедный
человек, бывший солдат, служивший под начальством моего отца.
Он стал
ухаживать за мной. Когда же я настолько поправился, что мог ходить, мы оставили
Александрию и отправились в небольшое имение, доставшееся в наследство Мериону
– как звали моего покровителя. Там ждало нас новое разочарование. Клочок земли,
расположенный на границе пустыни, едва мог прокормить нас, а дом был не более,
как полуразвалившаяся мазанка. Однако Мерион ни за что не хотел возвращаться в
Александрию. Он был человек молчаливый, мизантроп, бегущий от людей. Как и я,
он был полон горечи и достаточно испытал человеческой неблагодарности и
вероломства.
Я не
возражал, когда он избрал для жилища соседний грот, и стал помогать ему в
работе, дававшей нам скудное пропитание.
Свежий воздух
и труд вернули мне здоровье и в течение некоторого времени я забылся в этой
новой жизни. Я думал также о своем прошлом и сурово судил себя за свое
непростительное безумие, сделавшее из меня нищего и парию. Тем не менее, пока
был жив мой старик-покровитель, я терпеливо выносил такую жизнь. Я уже привык к
труду. Когда по вечерам мы беседовали, сидя перед гротом, и старый солдат
говорил мне про войны Александра и рассказывал тысячи любопытных случаев из
своих походов по Индии и Персии, я забывал свою настоящую нищету и жил этим
славным прошлым.
Четыре года
спустя Мерион умер, и я остался один. Мало-помалу одиночество начало тяготить
меня, а потом сделалось положительно невыносимым. Я начал думать о своей
прежней жизни, о роскоши и комфорте, которыми был окружен, об изящном и
просвещенном обществе, и почувствовал, что меня неудержимо влечет к тому
неблагодарному миру, откуда я был навсегда изгнан. Горькое отчаяние овладело
мной. День ото дня настоящая жизнь становилась мне все ненавистней, а желание
вернуться к светской жизни все сильней. А между тем желание это было неосуществимо,
так как у меня ничего не было, кроме пещеры, превращенной Мерионом в убогое
логовище; в том же рубище, какое было на мне, меня, как нищего, прогнали бы от
порога всех тех дворцов, где жили мои бывшие александрийские друзья. Что
касается того, чтобы вернуться в столицу и искать там занятий, то об этом
нечего было и думать, так как я ничего не знал и не мог зарабатывать свой хлеб.
Прошло более
года в такой тяжелой внутренней борьбе. Мое отчаяние достигло своего апогея; я
получил полное отвращение к жизни и уже думал положить конец такому
существованию.
Однажды ночью
я лежал у входа в грот, предавшись своим мрачным думам, как вдруг услышал
приближающиеся шаги. Сначала я подумал, что это молодой пастух, который иногда
приносил мне кое-что из соседней деревни; но когда чей-то незнакомый голос
назвал меня по имени, я с удивлением вскочил на ноги.
Передо мной
стоял высокий мужчина, закутанный в темный плащ, с выразительным и энергичным
лицом.
– Ты хочешь
умереть, Архезилай, чтобы избавиться от жалкой, несчастной жизни, какую ты
влачишь в этой пустыне? -
сказал
звучным голосом, устремляя на меня пылающий взгляд.- Хотя ты и заслужил свою
судьбу, так как сам виноват в своем несчастье, но я сжалился над тобой. Если
хочешь, я возьму тебя с собой в такое место, где ты будешь огражден от нищеты и
проживешь так, сколько сам пожелаешь.
Из всех этих
слов я понял только то, что мне предлагают оставить эту ужасную пустыню, где я
гнил заживо. Я вскочил.
– Кто ты,
великодушный чужеземец, явившийся вытащить меня из моей нищеты? – спросил я
дрожащим голосом. – Конечно, я с радостью последую за тобой, так как выбился из
сил и не могу больше прозябать в этой пустыне. Но как я пойду за тобой в этих
лохмотьях, с босыми ногами и нечесаной бородой?
– Кто я – это
ты узнаешь, когда придет время; об остальном же не беспокойся, – ответил
незнакомец.
Он достал
из-под плаща сверток, который подал мне, и корзину, которую поставил на землю.
– В этом узле
ты найдешь одежду и ножницы, чтобы остричь волосы и бороду. Ступай, умойся в
источнике и возвращайся скорей!…
Я не заставил
повторять себе два раза. Схватив узел, я бросился к источнику, вымылся и
подстриг волосы и бороду. Затем я надел фиолетовые одежды, кожаные ботинки и
осмотрелся в зеркало, находившееся тут же вместе с темным плащом, фетровой
шляпой и флаконом ароматического масла.
Очень
довольный своей внешностью, напоминавшей мне былые времена, я вернулся к
незнакомцу, который сидел у входа на большом камне и развязывал корзину, откуда
вынул кувшин вина и холодное мясо.
Незнакомец
осмотрел меня с головы до ног и сказал с улыбкой:
– Теперь ты
снова похож на человека, и я вижу, что ты вовсе не прочь поскорей оставить эти
места.
– О, я хотел
бы уже быть далеко отсюда! – ответил я, вдыхая полной грудью.
– Время
терпит, – с особенным выражением сказал мой покровитель.- Закусим и выпьем, а
потом в путь. Я с наслаждением съел отличный кусок дичи и выпил кубок старого
вина. Потом мы двинулись в дорогу, В некотором расстоянии от грота нас ждали
два великолепных скакуна, которых держал слуга, маленький и горбатый, как тот,
который сопровождал нас.
Мы прибыли в
Александрию. Хотя у меня в кармане и лежал полный кошелек, но мой покровитель
не позволил мне видеться ни с одним из моих друзей. В тот же вечер мы сели на
корабль и отплыли в Европу.
Умолчу о
подробностях нашего путешествия; достаточно будет, если я скажу, что мой
спутник привел меня именно сюда. С эспланады скалы я видел тот же пейзаж,
которым любовались и вы, и который почти не изменился с того времени. Потом мы
вошли в эту самую комнату, где сейчас сидим. Здесь тоже почти ничего не
изменилось. Эти же драпировки, которые словно сделаны из неразрушимой ткани,
покрывали стены; стулья те же. О тех переменах и улучшениях, какие я сделал, не
стоит и говорить.
Сидя, как и
мы теперь, слушал я рассказ о жизни моего спутника, как и вы слушаете мой, а
затем он показал мне то, что я сейчас покажу вам.
Нарайяна
встал и вместе с Ральфом подошел к шкафу и отодвинул его. За ним находилась
чугунная резная вставка, посредине которой была инкрустирована из драгоценных
камней каббалистическая фигура. Объяснив доктору, как приводить в действие
пружину, Нарайяна открыл раму, за которой оказался обширный шкаф, переполненный
шкатулками и ящичками всевозможных размеров. Посредине лежало что-то вроде
металлической подушки, на которой стояла темная шкатулка, к крышке которой
точно приросло пламя.
Нарайяна взял
эту шкатулку, перенес ее на стол и открыл. Внутри она была обтянута материей
такого голубого цвета, какого Ральф еще никогда не видел. На этом необыкновенно
нежном фоне лежали два хрустальных флакона с золотыми пробками, золотая ложечка
величиной с ореховую скорлупу и круглый ящичек, сделанный будто из слоновой
кости.
С чувством
любопытства и суеверного страха смотрел молодой доктор на содержимое шкатулки и
на эти флаконы, содержащие одну из величайших тайн.
– Здесь, –
сказал Нарайяна, – находится эликсир жизни. Кто открыл его? Кто вырвал из
космического хаоса это страшное
вещество? Я
не знаю. Тот, кто посвятил меня, сказал, что получил эту тайну таким же путем,
как и я передаю вам. Тем не менее я расскажу вам, что говорят об этом, не
ручаясь за достоверность, так как здесь – все тайны, и даже все свойства
эликсира жизни еще не исследованы ввиду того, что боятся обращаться с этой
опасной субстанцией. Говорят, что это газ, имеющий свойство поддерживать
равновесие между стихиями, а также и разделять их. Но в силу какого-то
неведомого закона это же самое вещество, будучи введено в организм, даст ему
способность противостоять разрушению. Другое предание гласит, что в центре
земли, под охраной четырех стражей, бьет огненным фонтаном эта же самая
субстанция и что один профан, попав случайно в эти глубины, похитил немного
таинственной жидкости. Как это ему удалось? Пользовался ли он какими-нибудь
химическими приемами для составления этого жидкого огня, наполняющего флаконы,
и этого порошка в коробке? Все это неизвестно. Я могу только указать вам, как
следует употреблять эти ингредиенты.
Нарайяна
открыл ящик с белым порошком и продолжал, указывая на золотую ложечку:
– Если вы возьмете
из флаконов ложку жидкого огня и с булавочную головку этого порошка, да
смешаете их, то оба эти вещества в соприкосновении с воздухом превратятся в
бесцветную и прозрачную, как вода, жидкость, которой достаточно будет, чтобы
дать бессмертие нескольким сотням людей. Вам нет надобности готовить все это
самому, так как жидкости, приготовленной одним из моих предшественников, хватит
и вам и целой серии ваших наследников. Эту жидкость я передам вам после. Теперь
я должен еще прибавить, что, как уверяют, этот порошок заключает в себе
сущность четырех видимых стихий: воздуха, огня, воды и земли. С той минуты, как
произойдет соединение с эликсиром жизни, стихии теряют всякую власть над тем,
чье тело пропитано этим напитком. Ни вода, ни огонь, ни буря не будут в
состоянии причинить вам вреда. Ваше тело сделается неразрушимым. Но жить
слишком долго тоже неудобно и, как видите, я в конце концов пришел к тому, что
желаю умереть. Итак, скажите, желаете ли вы получить от меня этот эликсир
жизни, обладать которым вы так жаждали, и принять на себя все обязанности,
связанные с этим таинственным даром?
Ральф сжал
руками голову.
– Все, что вы
говорите, до такой степени странно, что мой мозг не способен так скоро
ориентироваться, – пробормотал он.
–
Успокойтесь! Я понимаю ваше волнение, так как сам некогда пережил его. Впрочем,
я должен прибавить еще несколько необходимых подробностей, чтобы вы могли
уяснить себе хорошие и дурные стороны жизни, которая считает века, как вы
считаете годы. Во-первых, поговорим о физической стороне: вы никогда не будете
больны; ни утомление, ни холод, ни жара не будут иметь на вас никакого влияния.
Вы будете спать по привычке, и будете спать хорошо; но вы так же легко будете
обходиться и без сна. Вы останетесь доступны для чувства голода или, верней, вы
будете ощущать приятный аппетит, но в крайнем случае, вы можете очень долго
прожить и без всякой пищи. Таинственный эликсир одаряет неизвестными силами не
только тело, но и душу. Вы сделаетесь ясновидящим, будете видеть и слышать то,
что недоступно другим смертным, и одним прикосновением станете исцелять разные
болезни. Наконец, вам не страшны будут ни яд, ни пули, ни пожары, никакие
последствия излишеств. Одним словом, тело ваше становится неразрушимым; но из
этой плотской темницы очень трудно освободить душу. Теперь я перехожу к
социальному положению.
Нарайяна взял
принесенную с собой шкатулку и вынул оттуда связку бумаг.
Вот
документы, доказывающие законность имени и владений принца Нарайяны Супрамати.
А это – мое завещание, засвидетельствованное у английского нотариуса в
Калькутте, которым я завещаю моему младшему брату, носящему, как и я, имя
Нарайяна Супрамати, все мои имения, список которых приложен здесь, а также
сотню миллионов, лежащих во всех банках Старого и Нового Света. Впрочем, все это
только обрывки того безграничного богатства, которым располагает обладатель
эликсира жизни. Взгляните на эти шкатулки.
Нарайяна
снова подошел к шкафу и открыл несколько шкатулок.
– Все они
полны бриллиантами, жемчугом, рубинами, изумрудами и другими драгоценными
камнями, из которых каждый представляет целое состояние. А здесь, – он нажал
кнопку, причем открылось соседнее отделение, широкое и круглое, как колодец, –
лежат слитки чистого золота. Насколько глубок этот золотоносный колодец, я
положительно не знаю. Может быть, он доходит до подошвы горы. Во всяком случае
эта сокровищница неистощима и позволяет жить по-царски. Теперь перейдем к
оборотной стороне медали.
Насладившись
всеми благами, какие дает безграничное богатство, удовлетворив свое самолюбие местью
и низостью людей, пресмыкающихся перед золотом и, наконец, вкусив порока и
любви во всех видах, человек впадает в ужасную болезнь, сопровождающую
драгоценный дар бессмертия, – пресыщение. Им овладевает непреодолимое желание
убежать от этого гама, от всех увеселений и светской пустоты и скрыться от
людской лживости и жадности. Все перевидев и все испытав, душа устает в этом
неутомимом теле. Она начинает чувствовать настоятельную потребность в уединении
и тишине и ею овладевает болезненная жажда свободы. Но чтобы понять это, надо
самому испытать. Когда для меня наступали такие минуты отчаяния, горечи и
нравственной духовной усталости, я бежал в один из своих глухих замков или в
уединенное убежище в Гималаях.
Там,
совершенно один, за исключением нескольких необходимых слуг, я искал забвения и
утешения в работе и сне. Но сон – этот друг и утешитель бедных и обездоленных –
уже не мог успокоить меня и заглушить тягостную дисгармонию между больной душой
и вечно здоровым телом. Труд еще был лучшим средством, и я жадно искал истину
во всех формах. Но ее трудно найти, несмотря даже на странную и таинственную
силу, которой я был пропитан. В особенности же я изучал это дьявольское
вещество, полное искушения, как кубок упоительного вина, горечь которого
чувствует только тот, кто осушил его до дна. И вот, несмотря на все мои
исследования, я все-таки ничего не знаю. Я перерыл все книги магии и
герметической науки, но все было напрасно. Алхимики тщетно искали эликсир
жизни, а я, имея его в руках, никак не мог сделать его анализ. У меня бывали
мрачные часы, когда я стучался в двери ада и вызывал его обитателей. Жажда
жизни и наслаждений привлекала их: они являлись и умоляли меня дать им хоть
каплю этой жидкости, чтобы они могли принять телесную оболочку.
– И вы давали
этим нечистым существам? – пробормотал Ральф, у которого от всего услышанного
кружилась голова.
Нарайяна
покачал головой.
– Как вы
могли это подумать? Нет, я оставался неумолимым, так как всегда боялся
неосторожно коснуться до неведомых и ужасных законов. Но я вызывал не одних
нечистых существ; я призывал также чистых, почти божественных духов.
Лучезарные, они смутно являлись мне и говорили о вере и молитве; я… а я
разучился молиться! И чего мог я просить у Божества? Я был бессмертен и никакая
опасность или болезнь не грозили мне; я наслаждался неистощимым богатством, а
века, как броней, одели мою душу равнодушием. Одно лишь пресыщение мучило меня.
Я прятался в самых глухих из своих замков только для того, чтобы снова
возбудить вкус к жизни среди людей.
– Разве так
трудно жить без горя и разочарований, не чувствуя постоянно у себя под ногами
бездну небытия? – пробормотал доктор.
Нарайяна
разрешился сухим и звонким смехом.
– Вы еще не
поняли всего трагикомизма положения. Эликсир жизни охраняет целость тела и
развивает скрытые способности души, но он не делает неуязвимым того, что думает
и живет в нас. Под корой, созданной исключительными обстоятельствами, трепещет
душа, которая очень болезненно просыпается иногда. Не так давно я испытал
любовь, – такую любовь, к какой не считал себя способным и которая поглощает
все существо человека. И вот женщина, которую я боготворил и на которой хотел
жениться, простудилась и заболела. Болезнь показалась мне неопасной, но вдруг
ее состояние ухудшилось – и через несколько часов любимая женщина скончалась на
моих руках. Вникните хорошенько: она умерла, а у меня в руках был эликсир
жизни!…
В этих словах
звучали такая ярость и отчаяние, что Ральф вздрогнул и в то же время спросил
себя, почему Нарайяна не воспользовался могущественным средством, бывшим у него
в руках.
Тот точно
услышал его мысль и сказал с горькой насмешкой:
– Потому что
несмотря на все, я оставался человеком и рабом рока. Я не имел времени достать
жидкость, столь драгоценную для меня в то время, так как из принципа никогда не
таскал
с собой это
опасное вещество. О! Тогда я был как сумасшедший и жаждал умереть. Может быть,
мне и не следовало бы говорить вам все это, но я считаю своим долгом раскрыть
перед вами все хорошие и дурные стороны того, что я вам предлагаю.
Воцарилось
довольно долгое молчание. Бледный, с лихорадочным взглядом, Ральф молча смотрел
то на собранные сокровища, то на ужасную жидкость.
–
Постарайтесь успокоиться и обдумайте все на свободе. Я не требую немедленного
ответа. Вы имеете полное право требовать, чтобы вам дали время зрело все
обдумать и взвесить все за и против моего предложения.
Он встал,
убрал все на место и запер шкаф. Затем, обернувшись к Ральфу, он сказал:
– Пойдемте!
Для развлечения я покажу вам залу предков, то есть место, где покоятся мои
предшественники.
Нарайяна
отодвинул драпировку и открыл дверь.
Они снова
очутились в узком коридоре, высеченном в скале. Сделав шагов двадцать, они
свернули направо, и доктор с невыразимым удивлением увидел, что продолжение
галереи было пробито во льду. В этой ледяной галерее кое-где стояли высокие
треножники, тоже изо льда, на которых горело какое-то вещество, издававшее
ослепительный свет, но, очевидно, не распространявшее ни малейшего тепла.
От синеватых,
прозрачных, как хрусталь, стен веяло ледяным холодом, и Ральф следовал за своим
странным проводником, охваченный неприятной дрожью.
После
нескольких минут ходьбы они вошли в обширный грот, освещенный, как и галерея, и
имевший волшебный, фантастический вид.
Внимание
Ральфа было тотчас же привлечено целым рядом саркофагов, артистически
высеченных изо льда, из которых немногие были заняты телами.
С трепещущим
сердцем Ральф начал осматривать останки этих людей, живших вне обычных законов
природы, к числу которых он мог, если пожелает, причислить и себя.
Все это были
красивые мужчины во цвете лет и, казалось, они мирно спали в своих ледяных
гробницах; все были одинаково одеты в длинные и широкие белые туники, а на
головах у них
были венки из
белых фосфоресцирующих цветов, свежих, как будто они только сейчас были они
сорваны.
Нарайяна
подошел к одному из покоившихся мирным сном и устремил на него мрачный и
задумчивый взгляд. Затем, обернувшись к доктору, он указал на один пустой
саркофаг и сказал с непередаваемым выражением:
– Мое место
рядом с тем, кто посвятил меня, а там, дальше – ваше, когда вы захотите
положить предел долгому жизненному странствованию.
Ральф пытливо
взглянул на него.
– В конце
концов, вы все-таки не бессмертны и ваше тело разрушимо, так как вы можете
умереть,- заметил он.
Нарайяна
улыбнулся.
– Да, я могу
умереть, если сумею уловить настоящий момент, благоприятный для моего
разложения. Должен вам сказать, что через известный промежуток времени
происходит ослабевание астрального тела. Изнашивается не плотское тело, а узы,
связывающие душу с ее материальной оболочкой. Взгляните на эти тела, которые
лежат, как живые. Ни время, ни тление не коснулось их. Они неразрушимы.
Отлетела только бессмертная гостья – божественная психическая искра. Поймите же
меня хорошенько: если я уловлю этот момент и вторично приму жизненный эликсир,
смешанный с чужим жизненным соком, уже пришедшим в состояние разложения, то я
сожгу узы, привязывающие мою душу. В вас, Морган, уже происходит таинственный
процесс отделения астрала от материальной оболочки. Уже силы разделились на два
лагеря: одни – чтобы вознестись, другие – чтобы погрузиться в великую
лабораторию, химически переработаться там и послужить для новых соединений.
Все, что состоит из воздуха и железа – возносится, а что состоит из воды и
земли – разлагается. Итак, если я введу эту борьбу в узы, связывающие меня с
телом, то узы эти разорвутся и я буду свободен.
– И я также,
в случае нужды, могу воспользоваться этим средством, чтобы освободиться?
– Без
сомнения, если вы сумеете уловить удобную минуту, но только не раньше
нескольких столетий. Впрочем, не думайте, что легко умереть, прожив так долго.
И все-таки, что бы было с человеком, если бы он не имел этой надежды на
конечное освобождение. Берегите же хорошенько эту таинственную жидкость: если
вы потеряете ее или ее у вас похитят – вы потеряете возможность умереть. А
теперь вернемся назад.
Проходя по
ледяному коридору, Ральф снова почувствовал, как дрожь пробежала по его телу.
Он прозяб до костей, и страшная слабость сковала его члены. Он предположил, что
это дают себя чувствовать усталость и волнения последних дней.
Вернувшись в
круглую залу, он выпил кубок вина и почувствовал, что это укрепило его. Затем
он попросил у Нарайяны позволения отдохнуть немного, так как чувствовал такую
усталость, что был совершенно не способен думать и принять какое-либо решение.
Тот тотчас
отвел своего гостя в небольшую комнату, также высеченную в скале и роскошно
меблированную, В камине пылал яркий огонь, распространяя приятную теплоту, но
Ральф продолжал дрожать. Даже не раздеваясь, бросился он на диван, закрылся
толстым шерстяным одеялом и скоро заснул тяжелым, лихорадочным сном.
Когда Ральф
проснулся, он чувствовал себя очень нехорошо. Страшный жар сменялся ледяной
дрожью, члены были тяжелы, а грудь точно пронизывали раскаленные лезвия. Как
доктор, Ральф тотчас же понял, что он простудился в ледниках и что у него
открылось опасное воспаление легких. Он хотел встать, но у него не хватило сил,
и он с горечью снова упал на диван. В нескольких шагах от таинственного
эликсира он умрет одиноко в этом скрытом от людей гроте.
Немного
спустя пришел Нарайяна. Осмотрев больного, он покачал головой и сказал с
участием:
– Я слишком
понадеялся на ваши силы. Вы простудились и это ускорило, впрочем, неизбежный
конец. Вы стоите теперь на узкой тропинке, ведущей в потусторонний мир. Эликсир
еще мог бы спасти вас, но я понимаю, что в вашем положении вы не желаете, может
быть, им воспользоваться. Друг мой! Окажите мне услугу и, прежде чем умереть,
дайте немного вашей крови, чтобы я мог воспользоваться ею для своего
освобождения.
Ральф со
слабой улыбкой протянул ему руку.
– Берите! –
прошептал он.
Нарайяна
отвернул рукав рубашки, вынул из кармана флакон и сделал ланцетом небольшой
надрез на коже. Брызнула кровь. Он тщательно собрал ее во флакон, а затем с
ловкостью опытного хирурга наложил на порез повязку.
– Благодарю
вас, и прощайте! – сказал он, крепко пожимая пылающую руку Ральфа.- Или,
верней, до свидания в том мире!
Он кивнул
головой и направился к двери. Ральф окликнул его сдавленным голосом:
– Оставьте
мне немного вашего эликсира на случай, если смерть очень испугает меня, –
стыдясь и страстно желая, пробормотал он.
Странная
улыбка скользнула по красивому и строгому лицу Нарайяны.
– Хорошо! Я
сейчас принесу, – ответил он. Минуту спустя он вернулся с небольшой шкатулкой,
которую молча открыл. В ней находились два флакона: один побольше, другой
поменьше. Нарайяна взял хрустальный кубок и налил в него из большого флакона
немного жидкости. Подняв на свет кубок, он показал доктору, что на дне его
находится вещество, похожее на жидкий огонь.
– Вот! –
сказал он, ставя кубок на стол и тщательно закрывая его стеклянной пластинкой.
– Если вы выпьете это, вы вступите здесь во владение всем наследством. В этом
флаконе содержится эликсир, уже готовый к употреблению. Прощайте!
Взяв из
шкатулки маленький флакон, Нарайяна поклонился и вышел.
Доктор
остался один. Устремив взгляд на кубок, содержавший в себе жизнь, он продолжал
лежать, не будучи в состоянии решиться дотронуться до него. А между тем
положение его ухудшалось с часу на час. Он горел как в огне; острая боль
терзала грудь, дыхание было затруднено и минутами ему казалось, что он
задыхается.
Несмотря на
живительное питье, стоявшее у него под рукой, жажда становилась все
мучительней. Черное покрывало заволакивало, казалось, ему глаза и временами он
терял сознание. Очевидно, приближалась страшная незнакомка, которая косит жизни
людей.
Вдруг горькое
сожаление сдавило сердце Ральфа. Он почти не знал жизни. Трудовая молодость его
прошла в бедности, и он тяжело боролся из-за куска насущного хлеба, а когда
достиг наконец честного и скромного довольства, на него обрушилась болезнь. Его
мучили страдания и неутомимое желание проникнуть в непонятные тайны
человеческой жизни. Теперь же, имея под рукой самую эссенцию жизни, он умирает
– и умирает вследствие своей собственной нерешительности. Правда, этот кубок
сулит страшную и неизвестную тайну, но, несмотря на это, не лучше ли она этой
тяжелой смерти, медленно мучающей его?
Вдруг у него
захватило дыхание: клейкая масса, казалось, наполнила его грудь, поднялась к
горлу и душила его. Огненные круги стали носиться у него перед глазами, и он на
минуту потерял сознание.
|