Первые недели нашей связи были сплошным очарованием. Никогда еще не было у меня столько золота, бриллиантов, цветов и успеха.

Нарайяна был красив и нравился мне. Все мне завидовали, а между тем в его поведении со мной иногда проскальзывало что-то такое, что оскорбляло меня и отталкивало.

Однажды, когда Нарайяна был особенно весел и нежен, я напомнила ему его обещание жениться на мне, данное моей матери.

Он громко расхохотался и, по своему обыкновению, грубо и резко ответил:

– Старая ведьма соврала тебе, моя красавица! На таких, как ты, не женятся, их только любят, что, впрочем, гораздо лучше. И зачем портить соединяющее нас чистое и свободное чувство цепями, которые всегда представляют ярмо и тяжелый кошмар, так как налагают обязанности и права. Самая мысль, что я уже не свободен, отвратила бы меня от супруги, хотя бы она обладала всеми добродетелями архангела. И что я мог бы дать своей законной жене, чем ты уже не владела? Ты пользуешься царской роскошью, у тебя – гнездышко, свитое из шелка и кружев. И на гуляньях, и в театрах тебя видят со мной даже чаще, чем если бы ты была обвенчана. Итак, будь довольна и не мечтай о глупостях.

Я молчала, но в глубине души была взбешена, так как мечтала сделаться принцессой. С этого дня между нами воцарилась неприязнь. Кроме того, характер Нарайяны становился все более и более неприятным. У него случались мрачные часы, когда он запирался и не хотел никого видеть. Тогда он требовал, чтобы и я запиралась и ни с кем не виделась.

Он заключал меня даже в тайное помещение, которое, конечно, служило уже не одной любовнице. Оттуда я не смела никуда двинуться, так как он приготовил для меня там гардероб, драгоценности и книги.

Все это возмущало меня и я была измучена его ревностью, капризами и требовательностью, которые сплетались с порывами любви и грубыми сценами. Я начала ненавидеть его и пренебрегать им. Не была ли я свободна? Не хвалил ли он мне сам все преимущества отсутствия обязанностей по отношению друг к другу?

Он тоже старался бесить меня и взял себе в любовницы плясунью, прославившуюся исполнением самого отчаянного канкана.

В это время за мной стал ухаживать один молодой итальянец. Ульпиано Ровери не был богат, но очень красив и отличался прекрасным характером. Он был настолько же нежен, деликатен и уступчив, насколько Нарайяна суров, жесток и строптив.

Я серьезно влюбилась в этого милого мальчика, обожавшего меня, и сделала его своим любовником, не подозревая, что это может так дурно кончиться.

Когда Нарайяна узнал про это, он пришел в страшную ярость, но затем быстро успокоился, что должно бы было возбудить мое недоверие, особенно когда он попросил меня провести у него ночь, чтобы объясниться и примириться. Я явилась, так как сама искала разрыва, но сцена, которую он мне сделал, превзошла все мои ожидания. Он оскорблял меня и безжалостно унижал, а я вне себя возражала ему. Когда же он потребовал, чтобы я навсегда отказалась от Ульпиано, и на мой отказ сделать это грозил убить его, я объявила ему, что ненавижу его, что он мне противен и что с этого часа я прерываю с ним всякие сношения и возвращаю себе свою свободу.

Побледнев от ярости, он схватил со стола кинжал, купленный им за несколько дней перед этим, и не успела я сообразить, что делать, как он вонзил его мне в бок.

Я вскрикнула и хотела бежать, но у меня не хватило сил, и я упала на пол. Я чувствовала, что у меня ручьем течет кровь, а потом потеряла сознание.

Страшная боль, для которой не существует слов, заставила меня прийти в себя. Мне казалось, что меня пронизывают раскаленным железом, и я открыла глаза.

Бледный, с растерянным взглядом, Нарайяна наклонился надо мной и вливал мне в рану какую-то жидкость. Боль, которую я чувствовала, была так велика, что все померкло вокруг меня. Тем не менее сознание я не потеряла, но только ледяной холод и свинцовая тяжесть охватили мое тело. Только рана продолжала гореть как в огне.

Я ничего не видела, но чувствовала и сознавала, что Нарайяна тащит меня в другое место. Он точно взбесился. То он изрыгал проклятия и отвратительные богохульства, то покрывал меня страстными поцелуями. Наконец он погрузил меня во что-то влажное – и вокруг меня воцарилась мертвая тишина…

Мне пришло в голову, что он похоронил меня, и я в безумном ужасе хотела кричать, вскочить, стряхнуть тяжесть, которая, как скала, придавила меня, но я была совершенно парализована…

Лилиана на минуту умолкла, подавленная ужасом воспоминаний. Она тяжело дышала, и слезы ручьем лились из ее глаз. Затем, подавив свою слабость, она продолжала свой рассказ:

– То, что я перестрадала, не поддается никакому описанию. Я чувствовала голод и жажду, меня страшили окружавшие ночь и тишина, а моя рана горела как в огне. Даже думать мне было больно! И при всем этом оставаться неподвижной и не быть в состоянии открыть глаза и разжать зубы… Только ад и его выходцы могли придумать такие муки! Иногда мне казалось, что на моем теле выступает холодный пот.

Однажды – времени я не могу определить – послышался шум, точно взламывали замок. Затем я услышала как открылась дверь в ногах кровати и раздались чьи-то шаги.

– Это был я. Мне случайно удалось открыть тайное помещение. Вас я нашел в стеклянной коробке, но подумал, что вижу труп. Нарайяна же умер за несколько месяцев до этого, – перебил ее Супрамати.

– Тогда на минуту у меня явилась надежда на спасение, но, когда снова воцарилась ужасная тишина, я думала, что потеряю рассудок, – продолжала Лилиана, отирая дрожащей рукой влажный лоб. – Затем у меня явилась мысль молиться. Со всей силой отчаяния призывала я Иисуса Христа и Пресвятую Деву Марию, моля Их сжалиться надо мной и вернуть меня к жизни или послать смерть.

Не знаю, была ли услышана моя молитва, но меня наполнило чувство относительного покоя. Из этой апатии или дремоты меня вывел звон разбитого стекла. Затем с чувством безумной радости я слышала, как меня подняли и понесли, но когда вы опустили меня в ванну, я потеряла сознание.

Очнулась я в кровати в полном сознании. Рана больше не горела, и я с удивлением увидела, что она затянулась. Я встала, оделась и выпила немного вина, так как мне еще трудно было двигать челюстями, и все члены мои точно были налиты свинцом.

Но все эти ощущения быстро рассеялись. Тогда я захотела выйти, но входная дверь была заперта, а где находится пружина, открывающая потайную дверь, я не знала. Я открыла окно и стала ждать. Я думала, что придет Нарайяна, и хотела задушить его; но вместо него явились вы, мой спаситель и благодетель! Моя признательность вам окончится только с моей смертью…

Лилиана схватила руку Супрамати, и прежде чем он мог помешать этому, прильнула к ней губами.

– Бедное создание! Я понимаю, сколько вы должны были выстрадать, – с участием сказал он, быстро отнимая руку. – Не преувеличивайте мои заслуги и не проклинайте Нарайяну! Он тоже, несомненно, много страдал и к тому же ныне он предстал пред страшным божественным правосудием, которое не оставляет безнаказанным ни одного преступления. Теперь же, дорогая мисс Лилиана, оставим прошлое и подумаем лучше о будущем.

Что думаете вы делать? Этим вопросом я не хочу сказать, что предлагаю вам труд для добывания средств к жизни; нет, я настолько обеспечу вас, что вы будете вполне независимы, но человек не может жить, не имея полезного занятия и определенной цели. Такой труд, будь это для собственного блага или для блага ближних, вы не должны презирать, мисс Лилиана. Праздность – мать всех пороков, труд же – друг и поддержка человека во всех испытаниях жизни.

По мере того как он говорил, яркий румянец разливался по лицу молодой женщины. Гнев и досада звучали в ее голосе, когда она нерешительно отвечала:

– Что же я могу делать? Я ничего не знаю, даже не умею прилично читать и писать, так как моя мать всегда говорила мне: когда обладают такой красотой, как ты, то не работают, а живут любовью.

– Такие безнравственные слова и мнения не делают чести вашей матери. То, что она называет «любовью», есть не что иное, как торговля собой. Но скажите мне, мисс Лилиана, неужели на вас не произвело никакого впечатления перенесенное вами ужасное испытание? Неужели в течение долгих часов одиночества, физических и нравственных мук вы не размышляли о ничтожестве распутной жизни, полной унизительных удовольствий, о нравственном унижении всегда находиться в зависимости от каприза легкомысленных и порочных людей, из которых никто искренно не любил вас, а Нарайяна менее других, так как под влиянием ревности он убил вас и бросил. Мне грустно говорить это, но мой покойный брат был страшный эгоист. Он никого и ничего не любил, кроме своего личного «я», совершенно поглощавшего его. Все должно было служить для его забавы, развлечения и удовлетворения его вкусов и капризов.

Я не могу поверить, что вы были счастливы, и надеюсь, что воспользуетесь жизнью, так чудесно возвращенной вам Богом, чтобы начать новое существование. Ваше воспитание было ужасно; учитесь же, развивайте свой ум и помогайте своим несчастным братьям облегчать истинную нужду – дело, приятное Всемогущему Господу.

Если вы хотите, я завтра же свезу вас к одной даме, которую искренно люблю и уважаю. Розали Беркэн – проста, добра и очень благочестива. Она будет вам сестрой, подругой и научит вас находить удовольствие в иных вещах, чем светская пошлость и общество распутных и циничных мужчин подобных Нарайяне или виконту Лормейлю, которые попирают ногами всякий долг, бросают своих жен…

– Разве принц был женат? – пробормотала Лилиана, которая слушала его то краснея, то бледнея.

– Да, Нарайяна был женат на очень умной и прекрасной, как ангел, женщине. Он бросил и пренебрег ею, чтобы гоняться за любовными приключениями и посещать кулисы, связавшись, к своему стыду, с виконтом и другими господами подобного же рода, которые употребляют свое безделье, служа на посылках актрис и на ссуженье деньгами актеров, под предлогом «почитания их талантов». Эти господа считают себя очень интересными, так как они порвали все с чувством долга, честью и совестью.

Со всем этим обществом мужчин и женщин, преждевременно увядшие и истасканные лица которых красноречиво говорят об их жалкой жизни, вам, мисс Лилиана, необходимо окончательно порвать, если вы хотите начать новую жизнь и выйти замуж.

Вы так молоды и красивы, что легко найдете честного человека, который полюбит вас ради вас самой, а семейная жизнь и дети создадут вам почтенное и полезное будущее. Поверьте мне: лучше быть законной женой честного буржуа, чем любовницей принца!…

Лилиана слушала его, опустив глаза. Руки ее нервно дрожали, а сердце чуть не разрывалось от гнева, горечи и чувства оскорбленного самолюбия. Она чувствовала, что Супрамати деликатно давал понять, что не возьмет ее в любовницы. Он спас ее и щедро обеспечивает ей независимое положение, но не желает обладать ею, а указывает ей другой путь – путь честной жизни. Сначала она мужественно боролась с волновавшими ее противоречивыми чувствами, а затем опустила голову на стол и разразилась рыданиями.

Супрамати с жалостью и участием смотрел на нее. Он понимал, что происходит в ее душе. Он знал, что нравился Лилиане и что в своей наивной распущенности она уже назначила ему роль Нарайяны, не допуская, в гордом сознании своей красоты, чтобы ею могли пренебречь. Супрамати же Лилиана не нравилась, он чувствовал только жалость к этой жрице наслаждений, проданной и развращенной с детства собственной матерью; но любить ее не мог, так как сердце его еще было полно Нурвади, нежным и любящим созданием – матерью его ребенка. Кроме того, долг приковывал его к Наре, а для удовлетворения чувственности достаточно было Пьеретты. Та была до такой степени заражена, что для нее невозможно было никакое нравственное возрождение. Лилиану же он хотел попытаться спасти. Разве Нарайяна не ввел в ее организм вещество, на неопределенное время приковавшее ее к земле? Если молодая женщина должна прожить планетную жизнь, то пусть эта жизнь будет, по крайней мере, спасительна и пусть она служит ее совершенствованию, а не влечет ее к бесконечному падению.

– До свидания, мисс Лилиана! – сказал он вставая. – Сегодня я не могу больше оставаться у вас, но, если вы хотите, я заеду к вам послезавтра и привезу Розали.

Лилиана, не поднимая головы, протянула ему руку.

– Приезжайте и привозите эту даму! Я постараюсь жить так, как вы этого желаете, – пробормотала она сдавленным голосом.

Супрамати горячо пожал ее дрожавшую ручку.

– Благодарю вас! Вы не могли доставить мне большей радости, как начав новую жизнь. Я буду вдвойне счастлив, если, спася ваше тело, спасу и душу.

Лилиана ничего не ответила и только еще сильней заплакала.

Не пытаясь ее утешать, Супрамати тихо вышел из комнаты. Он чувствовал, что этими слезами начинается внутреннее возрождение Лилианы, и что она борется с собой, чтобы порвать с прошлым, полным стыда и порока, веселую дорогу которого так трудно покинуть. В такие минуты уединение – лучший помощник добра.

Как мог Нарайяна, имевший более глубокое и более ясное понятие об оккультном мире, вести беспорядочную жизнь, поощряя порок и кутежи?…

На другой же день по приезде в Париж, Супрамати написал Наре и просил у нее позволения приехать, чтобы решить вопрос о времени и подробностях их брака.

Письмо он адресовал в их дворец в Венеции и просил скорейшего ответа. Ответа еще не было, но он мог прийти с минуты на минуту, и Супрамати решил, что должен быть готов немедленно же ехать к Наре. Поэтому он спешил как можно скорей повидаться с Розали и добиться ее согласия заняться Лилианой.

На следующий же день он отправился к госпоже Беркэн и застал ее окруженной дюжиной маленьких девочек, которых она бесплатно учила читать, писать и шить.

Эта чудная женщина очень обрадовалась, увидя Супрамати, и тотчас же начала рассказывать, скольким нищим благодаря ему удалось ей облегчить участь и сколько искренних молитв возносится к небу, призывая на него Божие благословение.

– Я приехал к вам просить вас помочь одному бедному созданию, – сказал он, дружески пожимая протянутую ему руку. – Бедняжка, которую я хотел бы доверить вам, не нуждается ни

в хлебе, ни в одежде, но она не имеет никакого понятия о нравственности. Это несчастное создание было заброшено с детства, и родная мать толкнула ее на путь порока. Я хотел бы, чтобы вы помогли мне оторвать ее от самого позорного ремесла. Мне кажется, что у мисс Лилианы Робертсон добрая натура, только никто никогда не направлял ее к добру. Она только что перенесла очень тяжелое испытание, душа ее смущена и потрясена. Я полагаю, что это – благоприятная минута, чтобы попытаться вывести ее на другую дорогу. Несомненно, вам потребуется много терпения, но я достаточно знаю вас и уверен, что вы не отступите перед этим.

– Можете быть уверены, принц, что я сделаю все возможное, чтобы вывести молодую женщину на путь добра, и если только она доступна раскаянию, то усилия мои увенчаются успехом. Вы даете мне священное поручение, и я глубоко благодарна вам за это.

Они условились, что на следующее утро Супрамати заедет за ней и отвезет ее к Лилиане.

Смущенная Лилиана с волнением приняла посетительницу, но доброе и спокойное лицо госпожи Беркэн и ее ясный и добрый взгляд, видимо, произвели на нее благоприятное впечатление. С милой откровенностью Лилиана объявила, что с благодарностью принимает советы и дружбу великодушной покровительницы всех обиженных, про которую принц говорил ей так много хорошего.

Видя, что между ними устанавливаются такие хорошие отношения, Супрамати удалился.